Окукливание левой авоськи, Универ: Окукливание левой авоськи в эфире, Видео, Смотреть онлайн

А лешик добрался домой В тенетах своих перелесков И цедит дымок бородой, Пьет чай с дождевою водой, По дереву режет стамеской. Реально зажрался!. Следом появляются вороны.

Новая общага: Юля Семакина танцует стриптиз. Сезон 2, серия 4. Специальный гость нашего вечера - юная обворожительная Юла! Проездом из Челябинска в Лас-Вегас. Новая общага: Кто где фотографировался. Антон и Майкл обсуждали, где у кого был секс. А когда в комнату вошла Яна, они ей соврали, что говорят о том, кто где фотографировался. Новая общага: Эротический сон. Антону приснился эротический сон про Юлю. Новая общага: Пересадить мою бегонию в твой горшок. Может быть, ты мне поможешь пересадить мою бегонию в твой горшок?

Для пересадки я всё приготовил. Яна и Кристина нашли в интернете запись одиночного флэшмоба Яны. Новая общага: Антон гладит Юлю. Антон перепутал Юлю и Кристину. Новая общага: Валя смотрит гей-порно. Валентин подготовился изучать строение женского тела, но обнаружил, что ему продали порно для геев.

Новая общага: Антон и Юля в ванной. Юля пробралась в ванную, когда там был Антон. Но ему никто не верит. Новая общага: Валя и проститутка. Сезон 2, серия 6. Антон вызвал для Вали проститутку, и их застала Маша. Новая общага: Юля нравится Антону. Юля пытается узнать у Антона нравится ли она ему. Новая общага: Стас пристает к Маше. Чтобы провести Машу, Яна и Стас придумали очередной план. Новая общага: Майкл и Яна снова сделали это. Новая общага: Париж и секс в лифте. Антон и Кристина помирились в лифте, когда он вдруг заработал.

Универ: Она ушла с лососем. Печаль Антона распространяется и на меню их с Майклом ресторана. Универ: Популярность Маши. Маша очень расстроена отсутствием карьерного роста, поэтому подруги решаеют помочь ей ощутить себя известной. Универ: Майонез и пивас в комплекте. Универ: Счастливые носки. Универ: Яна изменяет Иванычу.

Универ: Не сошлись характерами. Универ: Маленькая зарплата в Москве больше, чем большая в Адлере. Универ: Как коменда стала комендой. Универ: Иваныч изменяет с медсестрой. Универ: Майкл и Антон — геи. Слетел на ветку горизонта Коралловый снегирь заката. Застыл собора купол медный В окне индиговой капели. О том, что жизнь пройдет бесследно, Спел ветер с грустью менестрелей.

И мне казалось, что однажды, Как сон слетевший небылицей, В застывший сумрак сине-влажный Любовь воскреснув возродится, Нахлынет яростным протоком, Как в черноту восхода алость, И в мире радостно жестоком - Не все погибнет У тучи в дырявых карманах Осадки невыпавших гроз.

Роса остывает в тюльпанах, В придониях лилий и роз. Деревья полощутся, слышишь Протяжный младенческий всхлип? Над мокрой топорщится крышей Луны желто-каменный гриб. Слетаются сонные цапли На берег песчаных обид. Твой день будет выпит до капли, Дождями слепыми промыт.

А ночью остылой и зыбкой Оставшись ничей в тишине, Сыграешь бескровной улыбкой На сорванной нервом струне. Восход в небе ранено алый, Тиранит стрелой облака, Как будто тореро усталый Кровит на арене быка. Обид вынимаешь занозы, Стекает дождем акведук, Цветут лепестки чайной розы В ладонышках ласковых рук. Мой блажено-полночный причал - Без тебя, Monаmi, невозможен!

Замурлыкал египетский кот, Моет мордочку розовой лапой, Потемнел голубой небосвод, Восседает луна римским папой. Я питаю к тебе интерес, В нем туманных фантазией уловы, Выйдет утро в тунике небес, Разбросает пасьянс свой червовый. Не простившись уйдешь из бетонного города На простор, на просвет вечной Леты-реки, Где пылают костры, опалившие бороды, Где над сетью судьбы спят ловцы-рыбаки. В камышовом шуршанье рыбешка полощется - На Хароновых веслах туманится смог.

А душа то трепещет, то дерзко топорщится - Обреченно летит на огонь мотылек. В реку лунная тень погрузилась лодыжками, Красит охрой волну и сурьмит берега. В этот вечер грущу над любимыми книжками, Мне из тысяч одна, "О тебе", дорога. Среди леса людского тоскую по стЕпи я - Медный ветер кует облаков булаву.

Горечь слов, оставляя ожог третьей степени, Выжигает роман за главою главу. Пью твой сумрак темнеющий, сине-эмалевый, На шинели небес полмедальки блестит, Разлетевшись осенними листьями, пали мы В пропасть каменных комнат, в колодцы обид.

Он сотворен без тополиных кружев, трепещущих тончайшим серебром, чтобы прохожий шел, не обнаружив его тоски и не скорбел о нем. Шоколадные сумерки в небе лунно-малиновом. Ты надушена сумраком, в платье нежно-жасминовом. Ножки в туфельках кожаных, шарфик с розами алыми. Ветроносны прохожие лепестками шуршалыми. Ночь покатит бульварами, ссыпет звезды с бумажника, Запоём под гитары мы, менестрели и бражники!

Пей вино ярко-красное из бокала прозрачного! Разбуди во мне страстное естество новобрачного! Мир в полоску, а полосы к нам судьбой примагничены. Целовать твои волосы тороплив с неприличием. Приласкаешь ладошкою, губы вкуса клубничного, Ночь бежит черной кошкою - темнотой обезличена. Ах, девчоночка милая - на второе, на первое Расцелуешь и сгину я В воскресение вербное. Разлетятся кружащие листья клена зеленого… Из всего настоящего мы уже удаленные… Хлестким ветром с погоста мы - Шелестящие, шалые, Предстаем перед Господом, На прием запоздалые.

Он глазами уставшими И устами пречистыми Спросит нас: «Опоздавшие, Вам светло здесь, лучисто ли?! Наши в траурном облике - Загрустят опустелые, А над ними два облака, Оба белые, белые! А рассвет недокрашенный Ловит звезды на удочку. В зыбке ручками машет нам Внучка наша малюточка. Разве можно вот так… лакримозно….. Крепко-цепко обнимаю Первый в мире Нобель по литературе - женщине поэту - дан ей - она стала лауреатом «За поэзию истинного чувства, сделавшую её имя символом идеализма и романтизма для всей Латинской Америки».

Она родом из Чили, человек горькой судьбы - ее любимый разбился на самолете, после чего родились ее трагические «Сонеты смерти» и сборник стихов «Отчаяние», она осталась верна этой любви, осталась одна до конца жизни. Габриэла Мистраль сделала достоянием поэзы мироощущения индейцев, а я всегда считал, что индейцы самые яркие поэты на земле, потому что поэза - это прежде всего образы, а у них даже просто имена - это уже поэмы - вся речь сплашная образность - ничего прямолейного, заштампованного, хотя их алфавит самый короткий в мире!

Всего 12 букв - семь гласных и пять согласных, множественное число образуется простым повторением слов, — вода, например, по индейски будет вай, а много воды — вай, вай!

Но весь словарный запас насчитывает весь— 25 тысяч слов! Южане обычно и поют лучше, но технически, народ, живущие северней, развиваются быстрее — ведь им сложнее добыть пищу, одежду, они прикладывают больше усилий. Греция же — родина Олимпийских игр, а соревнование активизирует стремление к совершенству, у эллинов состязались не только спортсмены, но и философские школы… - я не ушел от Габриэлы: - она первая на континенте окультурила чудесную поэзию индейцев, соединив ее с испанской и сама по себе - изумительный лирик.

Евангелие от Иоанна. Людские мысли переплавились в слова, И в чувства переплавлены и память, А безответная любовь ждет как вдова - Войти в судьбу и в черное огранить.

Планета молится на деньги, деньги — Бог! Мчит карусель земли - быстрей рулетки, Но в каждом слове есть ударный слог, Как завещание для пращуров от предков.

Слова тасуются, меняют мысль и масть, Слова тузы, вальты, шестерки речи - И словом можно защитить, убить, напасть - Унизить, вознести, очеловечить! В начале - слово, слово - это Бог! Вибрация волны, волносердечность. Я б выразил без слов, если б я мог - Поэзия - озвученная вечность. Вспомнив Северянина. Страна меня слезами не орОсит, Когда покину жизнь, дойдя до дна.

И розы красной мне на гроб не бросит, Моя неблагодарная страна! Нет, я не изойду во мглу бескрылья! Ты, воротясь откроешь интернет, Всплакнешь и вспомнишь, что на свете был я, Никем не почитаемый поэт. В оконце постучу, дождем бежалым, Прильну лучами к ласковой щеке И растворюсь, никем не замечалый В беззвучном, недалеком-далеке… Ты не грусти, голубка, у экрана!

Потусторонний нравится мне свет - Я на груди утеса великана, Сплю тучкой, будто в мире был и нет. Нетленка однако! Но мне сдается Северянинские слова "как хороши, как всежи были розы Моей страной мне брошенные в гроб" В твоей аллитерацию: "И розы красной мне на гроб не бросит" - надо бы в кавычки. Юстас Зэт. Как взор прельщали мой! Но суть не в том - в своих посвящениях, я веду внутренний диалог с теми, кто жил давно тому назад… Дык всех "кавычить", запестришь манерными знаками: Dixi.

Шуршалость кринолиньих декольте Мазурками и вальсами запарена, Забытый веер, прима в па-де-де, Сухой цветочек, томик Северянина! Мы вычеркнем дворянский политес И этот Ваш шансон, месье Вертинский, Мы любим хлеб, а не деликатес! Нам Беломор вкусней сигар кубинских! Эй, кто тут за буржуйский плюрализм?! Гринпис вам даст горжетки горностайки! Вот на хрена нам ваш анахронизм?! Мы любим грабли, шпалы и фуфайки!

Мы новый мир покраше создадим! За децтво, за щасливое, за наше, Напишет каждый школьник как один: "Спасибо-на, любимая о-Раша! Ошметки перьев, пыль от слов крылатых - Чтоб бедность истребить боролся мир, А мы - за то, чтоб не было богатых! Воты, удрал в Европу эмигрант - Неблагодарная за всё скотина! Куда ты, Украина?!

Куда-жеж вы? Санто, спасибо за Северянина, до мурашек! Его уверенность наравне с талантом - и женщины - штабелями! Елена Наильевна. Голос мой - сплошь издевательство. Рифмы слагаются в кукиши. Кажет язык ассонанс. Я презираю вас пламенно, тусклые ваши сиятельства, И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс! Еще Пушкин - Наше-фсё, в «Онегине» сказал о мизантропах: Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей.

Потому что мизантропия, от греч. Отвращение к порокам, культивируемым общественным мнением - и это на ура: Но душевное окукливание - духовный сомнамбулизм, своего рода дрема, свойственная мезантропии - не мое, слав Бог!

Главное, мизантропу — не обязательно быть лучше остальных, чтобы презирать их! Ведь критикнуть стиш, не означает написать лучше. Мизантропа самого удручает факт, что он тоже носитель мелких проявлений ничтожных человечков. Как раз интернет-сеть, супер-эффективно работает на подогрев массовой мизантропии, потому что в интернете человек спрятан под ником, его анонимность и отсутствие аудиальнофизического контакта позволяет троллить, то есть хамить безнаказанно. Мизантропов, можно поделить на два статуса: тех, кто терпит жалкеньких чел-овец и тех, кто уже не может терпеть - мы с ними встречаемся на каждом шагу, ну, к примеру: мизантроп-оппортунист — это черта работает как показатель сиюминутно-дурного настроения.

А, мизантроп-ницшеанец, напротив, ведет себя прилично, потому что умён и сознает, что без протоплазмы этого жалкого общества - не выжить. Мизантропов-меланхоликов полным полно, они общаются только по делу, ограничиваясь функционалом, такой тип - исключительно деловая колбаса.

Игорь Северянин, пожалуй, мизантроп-нерд и элитист, нерд - гений, которому плевать на всё, кроме его работы, науки или искусства - это почти каждый выдающийся ученый, художник.

А элитист - презирает не всё чел-овечество, но ту часть, что не относится к его избранному кругу - это может быть работник жека, коммунист, или верующий - любой, кто пытается строить других, учить неблагодарный планктон жизни, в плоть до бабки-похабки - Шапокляк в Чебурашке - типичная мизантропка или трамвайного хама - они знают, как надо! Они прыщат в глаза, лезут промывать чужие мозги своими понятиями. От прямого насилия их удерживает только "разумная ссыкливость" - бояццо что харьку натопчут.

Вот Сальвадор Дали и ГалА - союз креодонтов, что в результате дает высокий творческий подъем - это один из лучших примеров сожительства двух мизантропов: - сreodonta — вымерший хищник - типа мастодонт. У меня есть об этом: А я шагал в проветренной дали Потерянной тропою мастодонта, Диаметром потресканной земли, Периметром грозы и горизонта!

Сальвадор Дали позиционировал себя, как мизантроп брахман - то есть супер-надличностный чел - первооснова всех вещей и феноменов - некий абсолют, типа Душа Мира.

Это и есть, в какой-то мере, эгофутуризм, вот мы и закольцевались эгофутуристом Северяниным: Да я и сам не чужд мизантропной эйфории: Взлечу на гребень аховой волны, Славянофилить как брахман и Барма!

Базальтом рифм ворочать валуны: Хорея, амфибрахия и ямба! Помнишь Доктора Хауса? Но он не хотел, подобно Маяковскому, "cбросить с корабля современности Пушкина, Рафаэля, Толстого".

Королева играла - в башнях замка - Шопена, И, внимая Шопену, полюбил ее паж" Поэт Ширяевец накатал пародию на это стихо:. Там мне молвила Глаша: "О, клянусь, буду ваша! И клянусь, что мамаша моя очень добра! Я мизантроп-оппортунист и мизантроп-меланхолик.

Вот я подумала, что не зацикливание на мизантропии, и есть прощение и понимание других, а значит - и себя. Ведь мизантропия - это по сути отрицание. Невозможно жить в постоянном отрицании, ведь в том числе ты отрицаешь и себя, а может, даже себя-то как раз - в первую очередь.

Это ведёт к саморазрушению Он писал о себе, как о поэте без тенденций: Я - соловей! На что мне критик Со всей небожностью своей? В посвящениях Северянину, я уклонился в более куртуазный маньеризм. Но знаю, что счастье, которое он искал - это характер. Выбирай: - Вселенная улыбается тебе или хмурится? Обстоятельства неможна изменить, НО - можно поменять свое отношение к ним.

Береги себя - главное, что бы в душу не Но и роз в душу сажать тож никто не обязан. Сама - хозяйка в своём саду. Репунсивный декаданс! Мы зря о декадансе тёрки трём, Все вытерто бредовым коммунизмом.

Быльё навеки поросло быльём И благородство стало атавизмом. Кружевные перчаточки в тоне бежево-палевом Укоряют в упадочном поцелуе вуалевом. В прошлом, перья трефовые и тулья шляпы фетровой. А сегодня мы новые! А нам всё — фиолетово! Выше неба алмазного звезд рубины каратные - Бейтесь с белами красные за древко сучковатое! Пусть любви недовесил мне, контингент шароваровый, Мне уже фильдеперсово, мне давно все муарово! С веерами жеманное Время в пошлом - я верю вам. Нынче джинсово-рванное Время - пальцами веером!

Круче стиля ампирного ваш язык балалаечный - Мне, конечно, цилиндрово — вам, должно быть, фуфаечно! Опальный от опала? Дитя заката. Гений - не скажет?! Ачо скрывать факты - не правосудно, как-та: Блок, написав "поэму 12" без всякого мг Я повсесердно утвержден! Слова о гении с предысторией: В Московии, в начале 20 века - на поэтическом вечере в Политехе - это музей не институт, Северянина признали королем поэтов!

Второе место отдали Маяковскому. Третье - Бальмонту. Я так велик и так уверен в себе - настолько убежден, Что всех прощу и каждой вере отдам почтительно поклон Я избран королем поэтов, - да будет подданным светло! Душа - единственная сила. Самоутверждение личности. Поиски нового без отвергания старого. Осмысленные неологизмы. Смелые образы, эпитеты, ассонансы и диссонансы. Борьба со "стереотипами" и "заставками". Разнообразие метров" Потом он сблизился с кубофутуристами, но быстро разошелся, ему было свойственно стремление эпатировать: "Нас стало четверо, но сила моя, единая, росла.

Она поддержки не просила и не мужала от числа. Эгофутуризм - "Эго" с латыни. Северянина раздражал примитив и пошлость - так же, как меня - мизантропы мы несчастные: Блесткая аудитория, блеском ты зло отуманена!

Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт! Тусклые ваши сиятельства! У него много неологизмов: "ветропросвист, крылолет" : Вы такая эстетная, Вы такая изящная Но кого же в любовники! И найдется ли пара Вам?

Ножки плэдом закутайте дорогим ягуаровым, И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом, Дарю портрет - эгоцентрика-мизантропа! Свеча горела на столе, Свеча горела… Б. Твои осколки, век Серебряный, Горячей стружкой серебра Навеки сложены и сцеплены Как звенья правды и добра. А мир закручен кругом белкиным, Сгорает мир на вертеле, Как в подмосковном Переделкино Свеча сгорала на столе. Горчат запреты, ложь и патока, И трудно раны врачевать, Когда Иосиф шел на каторгу — Не выжить шел, а умирать!

Когда в чужом краю, в Елабуге, Марина отказалась жить — И вознеслась душа по радуге, Желая боль свою избыть. А рифмы звонкие, мятежные Застыли с краюшку строки, И думы, горькие и грешные, Сложились в вечные стихи. Они летят, как шарфик газовый, Подхваченный взрывной волной, А небо светится алмазами И серебром, и сединой.

Ах, Марина, давно уже время, Да и труд не такой уж ахти, Твой заброшенный прах в реквиеме Из Елабуги перенести. Ветхий двор — петушиное зодчество. Криво сбит деревянный сарай. Хоронили Марину без почестей — Рыли яму под хрипы: "Давай!.. Ах, Марина, быльем запорошено, Хотя труд, говорят, не ахти — Из Елабуги прах твой заброшенный На Московскую твердь привезти. Воронье — одичалыми стаями, Всхлип ворот на последнем пути.

Годы тянутся скользми сваями, Рвется ветер — Марина, прости! Он в ламаистском войлочном халате Сидит на ржавой вдавленной кровати — буддийский неприкаянный монах. В лампадно догорающем закате бормочут губы исповедь в стихах. В квартире на Ремесленной бардак, он занят - слов причудливая вязка, Скрипит перо, рождается строка…Под черною затрепанной повязкой Багровым шрамом взорвана щека. Сутулой тенью в стену врос, Ерошит надо лбом копну волос - седины цвета перца с крупной солью.

Ему немногим больше тридцати. Щербатый рот пронизывает болью, В больницу натощак не доползти Он вслух читает Бернса и Ли Бо, Небритые сжимает скулы голод. Он так красив, так несчастливо молод, Взволнован Вальтер Скоттом и Рембо. Как хорошо исчезнуть в вечном сне, Не ждать апреля, не дожить к весне,не дописать тетрадную страницу… Не знать, что сын погибнет на войне, сгноят жену советские темницы… К розетке синих туч подключена фарфоровым фонариком луна.

Листаю томик, что в строю пылится… и проступает в серой пелене, В забытой незнакомой новизне, на коленкоре золотом — Багрицкий. Ничего кроме "программной пионерки" я не помнил, или не знал.

Низкий поклон, за Ваши изумительные стихи. Андрей Кручинин. Лет ти с небольшим Багрицкий служил в одесской милиции, потому что ему нравилось иметь пистолет. Что он в жизни видел? На щеке черная повязка - громадный шрам от флюса. У него была копна рано седеющей шевелюры, впереди не доставало зубов, и не сгибался палец на руке.

Он с утра до ночи читал романы Стивенсона, отрываясь только чтобы поесть, а еще он любил рассказы Лескова. Для меня это важно, я люблю читать то, что любили те, кого я люблю. Опадает предзимняя рябь, Оскудели аллеями парки, Индевеет дорожная хлябь, Слабых звезд догорают огарки. Солью в берег кидает волна, Он сутулит озябшие плечи, Скоро город накроет война - Омертвит и обезчеловечит. Обездолит любую судьбу - Разломает, обветрит, забросит.

Он бормочет стихи — бубубу - Прямо в горькую, голую осень. К морю ходить не любил, боялся моря - бронхиальную астму получил по наследству от отца. Багрицкий умер в 38 лет. Слава Богу не дожил, не узнал, что его жену посадили на 19 лет, а сына убили в начале войны. Он чудесный, волшебный, не ровный - время было рваное.

Он служил, задыхаясь в глуши, Революций бряцАнье, отметьте Антрацитом сверкали стиши, Раскаленным дыханьем бессмертья. Я читаю и чувствую дар Его ярких фантазий из плена. Для поэта забвенье — удар И больней, чем живая измена.

Связать сумку крючком Легко/Scrochet bag tutorial/Вязание авоськи. Простая сумка крючком Урок 183

Борзо-писцами нынче полна Интер-сеть, что уловом шаланда. Постепенно мельчает страна И звучит, как дворовая банда. Мир продажен - всему есть цена, Но не все измеряется в мани. Он не знал, что осталась жена С узелком и повесткой в кармане. Не меняется исповедь лет, Все такая же ложь и уродство, И все так же задавлен поэт Апогеем всеобщего скотства. Бродский Весной в Венеции прохлада, у древних стен Святого Марка, Вблизи старинного фасада кружатся голуби над аркой.

И музыканты в белых буклях взлетают следом за смычками, В кафтанах бархатных и туфлях порхают в небе старичками. Смотрю… собор пора покрасить — поблек, что торт позавчерашний. Под бой курантов восвояси скульптуры выстроились в башню.

Пойду и я, средь масок броских, к весенней пристани на катер. Туда, где лег Иосиф Бродский, под тенью мраморных распятий. Где ветра ножницы морские зари раскраивают замять, И карандашики цветные народ несет ему на память.

У изголовья, грусть пришпоря - стихи, записки, завещанья - Не захотел лежать у моря в провинции и с ней прощанья Не захотел. Как опостыла фатальной Родины мессия - Разбрасывать певцов могилы! Сверкнули звезды рикошетом, луна нарядна, как епископ. Пишу на камешке поэту дождем прощальную записку Оставь мне крошки многоточий в конце заброшенной строки, Оставь мне белые стихи, написанные черной ночью - Твоих вопросов тяжкий вздох и горький выдох восклицаний, Оставь ту часть своих страданий, которую нести не смог - Холодный жест, горячий взгляд и шепот губ, сложивших строчку, Оставь мне то, что "невпопад", что не под силу в одиночку, ……что сам оставить был бы рад.

И сквозь прозрачное рядно Молочный день глядит в окно И золотушный грач мелькает» О. Удар в висок - и смех, и плач! Кристаллами остылых слёз Хочу на солнце испариться. Лечу, просачиваясь сквозь Рядно зари ослепшей птицей. В туманном мороке низги, Блуждают мысли-пилигримы, Не три усталые виски — Все тяжести преодолимы.

Судьба течет по склону лет, Свои запасы расточает… Зажженный новой жизнью свет Со смертью новой угасает. Умер вчера сероглазый король. Воды с лица не пить, не миновать Пролетов без перил и перекладин. Когда б умела ты околдовать, На старых шрамах не нарезав ссадин. Любви твоей горячее меню - Всегда горчит на донышке десерта. Тебя, как Мадельяневскую Ню, Целую теплой охрой из мольберта.

Твой тихий, акварельно-томный взгляд, Туманностью дождей меланхоличен. Но, если свыше миг этот продлят - Я буду благодарно безграничен. Все, что сбыться могло Мне как лист пятипалый Прямо в руки легко. Не гулять нам вдоем променажем Под кружалой осеннею хной.

Треплет ветер лебяжим плюмажем, Налетев на убор головной. Я мечталой душой дошколёнок, Хотя сед, бородат и усат. Я бреду как в песках верблюжонок, Как зебрёнок бредёт полосат Горизонт распаляется алый, Шлет пейзажи в небесный блокнот И качается лист пятипалый В такт адажио ливневых нот Будто фокус - слова обманчивы.

Как жонглер, на открытом сердце, Ты кидаешь соблазнов мячики. Разгораюсь, себя не помня, Став доверчивее индейцев, Только знала б ты, каково мне, Жить без кожи с открытым сердцем.

Прощелыг ты смеясь встречала, Мной играла - девочкой с мальчиком! Опустело душа кричала, Облетевшая одуванчиком.

В лунный час я зажгу умельцем Сотни звезд, да встряхну как градусник! Но если по дороге - куст Встает, особенно - рябина Попасть из огня да в снег, К застылым в немой бескрылости, Задерживать плач и смех - Ладонью, раздавшей милости. Под ветром печаль избыть, Стихами укрыть обиженных Младенцев не прокормить, Уютов страшась насиженных. С высот обозрев края, Блеснешь дождевыми спицами, На смерть обрекли тебя - Твоими шурша страницами. Кровящим кустом рябин Алеет дорожка издавна - Из всех на земле Марин, Единственною ты избранна!

Твой дом, не ведая беды, Меня встречал и в щеку чмокал. Как будто рыба из воды, Сервиз выглядывал из стекол. Туманами даль запотела, Густеет вечерняя просинь, Твой город бредет опустело, В покрытую ржавчиной осень. Ты тихо беседуешь с Богом - Стихами, слезами пророчеств, Тебя завернуло в дорогу Плащами ночных одиночеств. Кладу у оградки рябину - Дождями, снегами хранима. Когда повидаешь Марину, Скажи, что она здесь любима. В краю под названьем Россия, Где воздух тревожно надышен, Стекают с небес от бессилья, Порожние будни на крыши.

Спит сумрак в окошечных взорах, А ветер твой рвется с карнизов И плавают рыбы в озерах Осколками чайных сервизов. Вы ее посылаете курьером, что-то передать. По тексту выходит, что Белла, как курьер должна сказать то и это. Я люблю стихи Ахмадулиной и мне это посвящение резануло слух. С уважением М. Вас возмутили строки: Кладу у оградки рябину - Дождями, снегами хранима. Слово курьер, в этих доводах, ключевое - акцент на нем. Но считаю, что само определение не соответствует логике текста.

Считаю, что оно притянуто за уши, в следствии чего, не имеет места быть. Курьер - это человек, которого за чем-то посылают, он носится туда-обратно с поручениями. В данном случае, действия курьера если это курьер обессмыслены, о чем - черным по русский говорят строки: Раскинулся Стикс, но обратно С Хароном не ходят паромы, Вселенная не адекватна: - Откуда?

Стикс, мифическая река мертвых, она - связующее звено между живым и потусторонним миром. В античные времена курьерами называли посыльных, конных гонцов Но за всю историю человечества - никто, никогда и ничего с того Света не передал. Поэтому в данном контексте это определение "курьер", звучит неуместно — даже глупо. Не хочу педалировать эту мысль, раскрашивая ее сотней примеров из разных поэтических посвящений: Цветаева — Мандельштаму: "На страшный полет крещу вас: Лети, молодой орел!

К тому же в посвящении Ахмадулиной не сказано - "передай мою любовь" - то есть чувства, какого-то незначительного человека речь о всенародной любви к Цветаевой: Когда повидаешь Марину, Скажи, что она здесь любима - В краю под названьем Россия Родина в долгу перед Мариной, в ответе за ее загубленную судьбу - передай, что время все расставило на места - имя Марина Цветаева стало визитной карточкой Серебряного века.

Строки о том, что Белла на небесах, встретит Марину, - выражают уважение к Ахмадулиной, указывают на ее избранность в мире поэзии. Цель критики — усовершенствовать произведение. Критик ставит благие задачи: разъяснить, исправить, поднять уровень, улучшить качество Поэтому я столь подробно мотивирую свое - НЕТ.

Ведь на самом деле: «Была бы умная опека, Не унижающая ум, талант и волю человека». Ваших критик, Как понтифик, не приемлю. Я не нытик! И не падаю на землю. Не обидели - подумаешь, Гляди-ка!

restrplus.ru - ГАРМОНИЯ ВЕЧНОГО / РОДИТЕЛИ И ДЕТИ / РОВНОСТЬ К СОЦИУМУ И ОТКРЫТЫМИ ПОТОКУ (36/ )

Не увидели Талант во мне великий! От экспромта до заказа Путь недолог: Чинит фразы, Лечит стих стихопатолог. Я не праздник, Не злодей, не провокатор - Я проказник, Чародей и стихиатор!

Собираю по кусочкам Икебаны - Стихо-строчки: Розы, лилии, тюльпаны - Стихо-пенья, стихо-ритма, Стихо-звука - Такова моя палитра, Краски слуха. От ударного фрагмента Фанатею!

От сегмента, от момента, От затеи! Проникаю в зону Чистого дыханья: Стихо-звона, Стихо-ритма, стихо-знанья. Голоса в ночной нирване Звонче, глуше, На компьютерном экране Мысли, души! А стихи, как дверцы, — Вход без проволочек: Вот вам разум, сердце, Кожа, позвоночник!

В перепадах настроений Бьется венка. Мне награда - Вдохновение - нетленка! В круговерти Стихо-ливень барабанит, Отвечаю смерти: Жди. Сейчас я занят! Лягушиха ест, качая Мокролапых лягушат. Мушки шепчут: дайте чаю! Крыломушками шуршат. Семь утра - прощаюсь с подушкою, Заварил чаек - чашка с мушкою. Да, не то, чтобы поэтичною, А всамделишной, симпатичною! Воты пью чаек вместе с мушкою, Дык общаюсь с ней потомушто я: - Как живется Вам, Мушка милая Существо, моё мшистокрылое?!

Может что-то Вам и не нравитцца? Улыбается мушка нежная: «Я люблю тебя, чудо грешное! Прегромадное да пребелое, Большеглазое, многотелое! Заползу к тебе мушколапою — За бородушку в миг зацапаю! На плечо лети, позабавиться: Щекотать тебя стану усами, Наряжать тебя стану бусами!

Мошкопузыя твои рёбрышки, Крылолапыя твои зёбрышки - Эти губки сладко-жужжалые, Эти счёчки цветково-алые! Мне летучая Мух-красавится Лопотучая жутко нравится! Существо твое мшистокрылое Естество мое ухт-покрыло бы! Сотворю-ка я всякоразное, Одиозное, куртуазное! Стала Мушенька прямо в уши петь: "Жу-жу-жу, да ты, Сотворюка ведь!

Сотворючая, преопасная Бородючая громогласная! Не смеши меня, щекоча живот, Я же выжужжу мой жужной завод! А я в душ пойду, в бой с зевотою, Патамушта я, блин, работаю! Ну, пока, пока, мух-забавница, Продинамила мух-свиданьицо! Застряв моралью на распустье Ополигамен изнутри, Граф истощался тонкой сутью О графику бедра Мари. Метель, кадрилью заполошной На обветшалый окоём, Лепила свадебный кокошник И сотрясала барский дом. Мири, прищурившись в монокль На нежной снежности наряд, Намеривалась о высоком, Раздумьям графа невпопад.

Она начитанная книжкой, На ножку ножку вознеся, Качая хрупкою лодыжкой, шептала томно: Граф, незя! Он бакенбардами острижен, Под петербуржий политес, Стоял картонно обездвижен, Кошлатя в пальцах занавес. Холоп, метнул винцо в прореху, Бекреня нА ухо картус. Мари, вскочила театрально, С подолу платье огребла: - Ах, граф, мне монописуально На пианинах бы дала! Готовый буйно оживиться, Он заерошил пышноус, Но тут Мари, кольнула спицей: - Изволь, граф, сперва женитцца, Потом, естетцвенно, койтус! И граф поник, скучалым сердцем В тоску изыйдя сам не свой, К нему почтено с полотенцем Олигофренил половой: - Пардон, ужо несут альмаров, Брюле, пюре и трюфелей, КойтУсов, вам дадут Тамара, Которыя ждут у дверей!

Но тут Мари, в шальном припадке, Ревниво крикнула: Не трошь! И засадила с рукоятки Тамаре в самый нефтерпешь. А граф, не взявши контрибуций, Как говоритцца с горяча, Пошел за ветром революций Под сучье древко кумача.

Да простит тебя бог, можжевеловый куст! Прикован Прометеем и забыт, Испепелён до тла и обесцвечен! Спи, избранная вечностью, Лилит, Еще теплА, сочится и кровит, Орлом упрёков клёванная печень. Не растуманишь серогубый дым, Смог сигарет, и хмеля Ркацетели. Я заходил, нетрезв и одержим Стремлением, ниспосланным двоим, Крещение принять в твоей постели.

Пусты сусеки и доход не густ - Ты просишь не любви, а милосердья! Наш облетелый садик гол и пуст, И слышен веток можжевельный хруст, Как будто разрываются предсердья. Заря в просветы тусклого стекла Лениво льет туманную сгущёнку.

Нас не накроет пасмурная мгла - Нам ангелы протянут два крыла, Сквозь облака льняного распашонку! Апрельский дождь исполнил блиц, Сияет небо синее!

А ты стоишь средь прочих лиц, Задумчиво красивая. Взглянул - сомнений ни следа! Смутилась заполошено Настойчиво не буду груб В минуты откровенные. Шепнула горько: "Ты мне люб", Сжав чашечки коленные. Любовь, одетая в мундир, Застегнута по горлышко. Котенком вывернулся мир, Зажмурившись на солнышке. Не скажешь ласковое «да», Не станешь нежно-добрая - Исчезнув, кану навсегда, Естественно отобранный!

Играют клавиши дождя, Моргает небо стразами. В просторах теплого плаща Несу тебя за пазухой. Ночь колышет кистями черёмух, Не спеша оглаживая тьму.

Был бы я судьбой не заморочен От ударов в спину уклонясь, Я бы полюбил тебя не очень, Жил бы не печалясь, не грустясь. Ты бы обошла мои пороги, Растворясь в калиновый закат.

Я бы не свернул на полдороги, Стылым одиночеством объят. Полыхает палевый закат Над прожженной ржавчиной осенней, Закрутился жухлый листопад В мясорубку огненных сплетений. Старый тополь согнутый в дугу, Ветки обездолено повисли. Я иду, иду и волоку На себе остаток своей жизни. Я ступаю листьями шурша, Убавляю время по отрезку, И колышется во мне душа Ветром, растрепавшим занавеску.

А закат еще имбирней стал, А луна еще бледней до срока. Я не брит, обветрен - я устал. И давно, давно мне одиноко. Все иду, иду и нет конца, А упрешься в стену — все сначала… Но к лицу не увидать лица, И причалив, не найти причала. Мир покидают те, кто дороги, Густеет проседь неспроста. Озябший вечер сонным ворохом, Спадает с желтого листа.

Ты неудачами заряженный, К судьбе утратил свой пароль Из поднебесной, сизой скважины Cледит с усмешкой мумитроль. Твой самолет заглох на линии, Стал пароход на полпути… И расплескалось небо ливнями, Наотмашь краны отвинтив. Не совладать уму с потерями, Не завершить последний круг. И дух прощается с материей, И небо падает из рук. Знаешь, ведьмы в такой глуши Плачут жалобно. И чаруют они, кружа, Детским пением, Чтоб такой красотой в тиши Все дышало бы, Будто видит твоя душа сновидение.

Живет где-то лешик лесной В просветах лесных перелесков. Он цедит дымок бородой, Пьет чай с дождевою водой, По дереву режет стамеской. Давно уж легенды и быль В одной тяготятся упряжке.

Но все-таки тролль и упырь Не лезут в чужой в монастырь, Не пьют мировую из фляжки. Он с плечика снял вещмешок, Тревожным сомненьем объятый… — Не верится ни на вершок… Лежит, как простой артишок, На вид драгоценное злато… Трамвайчиком мчится река, Набита созвездий копилка, Но тут жалюзИ тростника Ворсистая лапа-рука Стянула за бурые жилки. И ждет семипалый кузнец, Нарушив лесное эмбарго, Что лешик возьмет наконец — Фальшиво блестящий свинец, Под звездами лунного сварга.

А лес, протестуя, шумит, Листвы малахит монохромно Раскрашен под летний лимит, И лешик себе говорит: "Схватить бы монетку, да стрёмно! А лешик добрался домой В тенетах своих перелесков И цедит дымок бородой, Пьет чай с дождевою водой, По дереву режет стамеской.

Луна расфуфырясь блестит, Что примус в туманную копоть… В Евангелие говорит: «Кто может вместить, да вместит» Матвей. Собирающий подать. Это одно из моих любимых у Вас. Кто соблазнится, того ждет беда. Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший - сер! Нет, не яснА мне сущность бытия, По вере воздается с каждым веком: Полуденной истомой, теплым млеком, Восходов медью, бронзой лития.

Как древний мир под солнцем дух обжег Из каждой веры выполз свой божок - Людских фантазий ярких стрекоза Летит с небес и льется бирюза В озера юных, розовых теней, В туман лучей поэзии моей. А в облаках горячий солнца блин, Замешанный из первозданных глин. Под ним любой бескровно одинок, Живет, как с ветки сорванный листок. В Рай не войдешь религии одной, Минуя Ад, обещанный в другой.

Мой поцелуй иконы по стеклу, Ерошит чувств поникшую ветлу - И горизонт не больше чем барьер, И наичернейший в этом мире сер! Марина Цветаева. С деревьев возле старого фасада Листвой осенней схлынула волна. А вдалеке, в морозной вышине, В туманами заветренном окне, Из дальнего… предальнего… в полете Мелькнул идальго — рыцарь на коне!

Исчезла тень, кружа на повороте. Вы помните, Марина? Как по мне, Чудесен конь — его хромая кляча, И дух идей на мельничной мечте. Он так любим! А можно ли иначе?! Все те, кто после… все-таки не те Первая скрижаль: Он только Дульсинею обожал. Я обожаю Вас, моя Марина! И небо глубоко - не видно дна Как высоки, Марина, тополя! Здесь воробьи и стая воронья — Не испугав пернатого народу, Поблескивает лунный тазик медный - Шлем Донкихотовый парадный и победный!

Вам, земной поклон! В Трехпрудный путь, а далее не надо Ее душа - долина Эльдорадо - Там высота и колокольный звон! А всадник мчит в индиговом тумане, От нас далече, в миллионах лье - Нанизанные звезды на копье - Он одолеет зло на поле брани! Он обозначит круг в иных широтах, Чтоб мы сумели оценить, узнать — о чем? О смысле благородного полета, Не осмеяв стараний Донкихота С его зелёнобронзовым конем!

Я подвигов для Вас не совершал, Но полюбил в ночи листать страницы — Я Вашим горьким воздухом дышал, Чтоб духом пробудившись изумиться - Он не исчез в пустынно-сизой мгле! Он жив мечтой, межзвездной небылицей! Он там, где Вы - свободный, славный рыцарь, Последний светлый рыцарь на земле!

Их связывает благородство духа и жертва личным, во имя высшего. Не помню в каком году, Нобелевский комитет по литературе объявил конкурс на лучшее литературное произведение всех времен и народов. Этой книгой был назван роман Диего Сервантеса - Донкихот. Сервантес создал гимн рыцарству в темнице, будучи в плену, в одиночестве, тяжело раненым - можно сравнить с полонезом Огинского, написанным кровью в тюрьме. Не плаваешь - пешком по дну океана прогуливаешься, причинные связи восстанавливаешь Любо-дорого за твоими мыслями следовать, корневую систему распутывать.

Мой поклон тебе, мил человечище!!! Стихи твои - выше стихов Мой лепет в ту же степь летит, испытывая непреходящую вину за всё и вся случившееся с русскими людьми. А "что делать" остаётся вопросом вопросов. Перечитала мысли твои внимательно не один раз Обнимаю и помню. Татьяна Костандогло Вемя: Внимательно прочел и безмерно благодарен за этот труд.

На протяжении рассказа о поисках настоящего захоронения Марины, преследование властей давило как пресс. Что знают сытые хулители чужих судеб о хитроумных ходах спецслужб, что знают они о том, как вербавало ЧК, намереваясь сделать осведомительницей, ее "белоэмигрантку", у которой муж, дочь, родная сестра, племянник, литераторы и общие знакомые арестованы?

Приехав в Елабугу, она прошла местное КГБ: "За мое перо дорого бы дали, если бы оно согласилось обслуживать какую-нибудь одну идею, а не всю правду…» М.

Последняя поездка в Чистополь, во имя спасения сына - не спасла Незадолго до гибели она написала: Это смерть не от тягот быта… "На твой безумный мир Ответ один — отказ.

Но, живя в непроглядной нужде, сама отказалась от предложения работать в НКВД переводчицей - в совершенстве владея немецким и французским. Это правда. Но не все сделали для России столько, сколько семья Цветаевой! У нее другие точки отсчета и другое мироощущение. Ее отец создал и подарил Москве, музей изобразительных искусств - мирового значения, строил на свои средства школы, а через несколько лет его родная внучка, дочь Марины, умерла от голода - да, шла гражданская война, был холод, люди ели крыс, но в ее судьбе: Старшую из тьмы выхватывала, Младшей - не уберегла.

После, ти лет нищеты в эмиграции - возвращение на родину - допросы, вербовка, стояние в тюремных очередях, снова бездомье, безденежье, бездна унижений и самоубийство.

Открыть правду - не позволяют, но позволяют судить всем, кому не попадя. Вот ещё две известные странности. Первая - Марина покончила собой, не сняв кухонный фартук. Так её и похоронили. Поэт так уйти не может. Даже если сама ушла… фартук она бы сняла. Что заставило об этом забыть? Вторая странность более, чем странность — горячая рыба в сковороде, только что приготовленная ею… - будто голос самоубийцы за кадром «Дорогие мои, я тут повесилась, а вы обедайте!

Не обращайте внимания, приятного аппетита! Тех, кого видели соседи, боясь сказать об этом. Иначе почему прячут ее могилу? Препятствуют, угрожают? Марина Цветаева не только лирический поэт, она обладала способностью масштабно мыслить, не случайно Бродский назвал ее интереснейшим мыслителем 20 столетия, утверждая, что: "Не читая и не слушая поэтов, общество приговаривает себя к низшим видам артикуляции Другими словами, оно лишается своего собственного эволюционного потенциала.

Ибо то, что отличает нас от остального животного мира, это именно дар речи Поэзия — не форма развлечения и, в определенном смысле, даже не вид искусства, а наша генетическая цепь, наш эволюционный лингвистический маяк" Нобелевская речь И.

Творчество Цветаевой - величина необъятная. Опережая время, она видела и нынешнюю жизнь, нравственный стержень, которой проявляется здесь и сейчас. Такие Поэты, как Марина Цветаева - спасательный круг для живых. Промысел божий. Через десять лет забудут! Через двести — вспомнят! От себя скажу: те, кто из подземелья ложных версий, из болота своих липких домыслов "плюют" вслед ушедшим гениям - по сути, совершают " культурную диверсию". Чтобы очернить - горошины ума достаточно, а воспеть - душа нужна.

Я не ратую за полировку биографий - я за то, чтобы понимать, ценить и помнить. Стервятники, кружащие над полем памяти - вот постыдный знак нашего времени. Находясь в потоке современных пиитов, я хотел бы видеть не пишущих, а любящих стихи! Еще больше хотел бы видеть знающих! И особенно: - Знающих среди Пишущих. Пусть создадут свои стихи лучше, ушедших поэтов. Пусть проживут свои жизни чище, выше, ярче тех, кого судят! И всякий, кто чернит недосягаемые имена - пусть начнет с себя.

Я хочу видеть того, кому должен доверять! Покажите, что он создал - чего стоит сам?! Я хочу видеть этого человека! Это стало тенденцией, эпидемией - свиным гриппом ущербных душ. Достоверностью становится то, что убеждает, а убеждает то, к чему каждый расположен по уровню своего интеллекта и голосу совести. Ибо горизонт ее так далек, что каждый может узреть только то, что ему по силам.

Крyгом клумбы и крyгом колодца, Куда камень придет - седым! Круговою порукой сиротства, - Одиночеством - круглым моим! Ее стихи правдивы, неординарны в каждом звуке - в них философия и пророчество, любовь и боль - они не приземляют, а подхватывают вдохновением, которым дышат лучшие ее строки. Поэзия Цветаевой - это щедрость и широта. Ни капли приспособленчества, ни капли формализма.

Ее дары не для тех, кто алчут и "хощут" "Хотеть - это дело тел, А мы друг для друга души Опомнитесь… господа… Поэт - в стихах своих, и - только в них! Стихами дышать надобно, впитывать их, спасаться ими… Поэт - существо многомерное… Соглашаюсь - солнце - не для одноразовых лампочек!

В ее поэзии — ничего материального и меркантильного. Понятие верности для Марины - это верность в беде! В способности «состояться», она ценила не карьеризм, а сбывание души: "Господи! Душа сбылась: Умысел твой самый тайный. Несмотря на бунтарский дух, не поддалась ослеплению революцией - соблазнам великих утопий. Она следовала своим понятия о высоком и низком и была верна им.

Это смелость, это духовная независимость. Не обольщусь и языком Родным, его призывом млечным. Мне безразлично — на каком Непонимаемой быть встречным! Читателем, газетных тонн Глотателем, доильцем сплетен… М.